Перстень с поля Куликова... Хроники шести судеб [2-е изд., доп.] - Валентин Осипович Осипов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Итак, верстка книги — первой книги! — юного Шолохова в руках маститого писателя. Итак, путь рассказов Шолохова к читателям, его вхождение в литературу связаны и в определенном смысле зависят сейчас от А. С. Серафимовича. Нетрудно представить, как ждет начинающий писатель приговора.
«Все данные за то, что Шолохов развертывается в ценного писателя…» Таков приговор, таково благословение, высказанные публично в заключительных строчках предисловия Серафимовича к книге «Донские рассказы».
«Как степной цветок, живым пятном встают рассказы т. Шолохова. Просто, ярко рассказываемое чувствуешь — перед глазами стоит. Образный язык, тот цветной язык, которым говорит казачество. Сжато, и эта сжатость полна жизни, напряжения и правды.
Чувство меры в острых моментах, и оттого они пронизывают. Огромное знание того, о чем рассказывает. Тонкий схватывающий глаз. Умение выбрать из многих признаков наихарактернейшие.
Все данные за то, что т. Шолохов развертывается в ценного писателя, — только учиться, только работать над каждой вещью, не торопиться».
Как запало благословение в память! Совсем недаром сложилось в народе — «Не век жить, а век поминать». «Никогда не забуду 1925 год, когда Серафимович, ознакомившись с первым сборником моих рассказов, не только написал к нему теплое предисловие, но и захотел повидаться со мною… Советовал работать серьезно над каждой вещью, не торопиться. Наказ я старался всегда выполнять». Эти слова он выскажет спустя много лет — на 75-летнем юбилее давнего друга. Причем, предполагаю, не только в личную благодарность, но и, продолжая его воздействие, передал — бережно — мудрый совет учителя новой писательской поросли.
Будем откровенны: далеко не каждому дано по самой первой книге начинающего писателя разглядеть талант, тем более столь проницательно заглянуть в его будущее, поверить в него. И не просто поверить, но — в случае необходимости — подставить надежное плечо и надежно защитить, заступиться. Это к тому, что один из видных и влиятельных в ту пору критиков умудрился углядеть в первых шолоховских рассказах ни мало ни много, но отклонение «от стиля пролетарской литературы».
Вот отчего авторитет Серафимовича — непререкаемый, заслуженный, общеизвестный — в оценках первых шагов Шолохова оказался столь кстати. Но добавим важное: совсем не случайно уверенно-прозорливое предисловие было написано Серафимовичем. Надо знать, как он, словно соревнуясь с Горьким, отдавал всего себя воспитанию молодых творческих сил, подчас решительно жертвуя собственными планами, подчас ради чужих вещей откладывая собственные…
Огромные вороха рукописей — рабочего, крестьянского, солдатского творчества вручают ему, известинцу, заведующему отделом литературы, в самые первые дни и недели новой власти. В кипенье идейных и творческих страстей рождаются в первые ее годы всевозможные литературные объединения и кружки молодых писателей. И снова Серафимович всецело отдается им, хотя и без того живет предельно насыщенной жизнью: занимает многохлопотные посты и в Наркомпросе — заведующий литотделом, и в Московской ассоциации пролетарских писателей — председатель, и в журнале «Октябрь» — главный редактор. Он руководитель до сих пор памятных и «Вагранки», и молодогвардейского объединения, и литкружка в газете «Рабочая Москва», той, что ныне именуется «Московской правдой».
Воспоминания доносят до нас немалое число предельно уважительных о нем слов тех, кому он так или иначе помогал утвердить себя в литературе, став наставником, едва ли не дядькой, заботливым и чутким. А среди них Дм. Фурманов, А. Фадеев и Ник. Островский, Ф. Гладков, В. Билль-Белоцерковский и Ф. Панферов, В. Ставский, Ив. Козлов — большевик с дореволюционным стажем, в годы Великой Отечественной войны руководитель героического Крымского подполья… Этот славный перечень может быть еще и еще продолжен. Но особое его внимание Михаилу Шолохову.
Вторая книга
Михаил Шолохов прекрасно чувствовал и осознавал именно такое — особое — внимание к себе со стороны Серафимовича. Молодой писатель был предельно тактичен, ничуть не злоупотреблял дружескими отношениями, но в это время своего вхождения в литературу просто не мог обойтись без того, кому доверял так преданно и глубоко. Проследим же, как развивались и крепли их творческие и личные взаимоотношения…
1926 год. Шолохов — Серафимовичу: «Посылаю Вам книгу моих рассказов „Лазоревая степь“. Примите эту памятку земляка и одного из искренне любящих Ваше творчество.
Прошу Вас, если можно, напишите мне Ваше мнение о последних моих рассказах „Черная кровь“, „Семейный человек“ и „Лазоревая степь“.
Ваше мнение для меня особенно дорого и полноценно».
Случайна ли эта просьба? Нет, в ней не только, как может на первый взгляд показаться, почтительное отношение благодарного еще по «Донским рассказам» подопечного. Мне видится в письме эхо их требовательных отношений, отзвук недавнего совета «только учиться, только работать над каждой вещью, не торопиться».
Рассказы Шолохова были замечены, пришла известность. Да только, как видим по письму, не закружилась голова. Цену себе он, конечно, знал, да понимал, что с самого начала писательства необходимо предъявлять самому себе предельно строгие требования. Поэтому буквально настаивает на критике, без обиняков пишет Серафимовичу еще в одном письме: «Очень прошу Вас, черкните мне о недостатках и изъянах. А то ведь мне тут в станице не от кого услышать слово обличения. Не откажите…»
Судьба автора первой книги… Не без оснований у людей пишущих бытует присловье, что первая публикация лишь заявочный столбик. Увы, частенько случается так, что не всегда развертывается большими драгоценными россыпями вроде бы поначалу многообещающее одним-двумя поблескивающими самородками месторождение.
Стремительно пролетала у Шолохова пора литературного ученичества. Поразительно скоротечным оказался для него этот период. А все равно Серафимович рядом. Внимательно следит за творчеством, читает новые его рукописи, пытается помогать советами.
Как было не понять «крестному» уже по первой книге богатейшие возможности своего земляка. Серафимович предчувствовал в его судьбе и намного большее. И предсказал, что
